Андрэ Нортон - Железные бабочки [ Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов]

Я неохотно развязала ленты шляпы и положила головной убор на маленький столик, потом расправила складки юбки. Здесь я никогда не почувствую себя дома. Как и вообще в Гессене. Я была в этом уверена. Мне захотелось остановить Труду, велеть ей снова упаковаться, сказать, что мы не останемся под этой крышей. И тут мне пришло в голову, что я могу определить, сколько свободы мне позволено.

Прежде всего нужно узнать самое важное, и осторожность заставила меня действовать кружным путём.

— Труда, удалось ли тебе перед нашим отъездом попрощаться?

Насколько она сообразительна? Поймёт ли, что я хочу узнать, сумела ли она передать моё сообщение?

Не отрываясь от работы, она сразу ответила:

— Да, благородная леди, — кратко и не вполне ясно. Однако я решила, что не могу ожидать большего.

Я села в небольшое кресло, слегка удивившись охватившему меня облегчению. Сказав это, Труда одновременно кивнула, и я поняла, что она сделала всё, чтобы дать знать полковнику, что произошло со мной.

Я догадывалась, что в её ответе прозвучало и предупреждение. Поэтому внимательно оглядела затянутые шёлком стены, на которых среди цветов молодые девушки в платьях времён моей бабушки гуляли в саду и флиртовали с джентльменами в париках и камзолах. Могут ли у этих стен быть уши? Эти беззаботные нарисованные девушки вызывали у меня нетерпение, нетерпение и тревогу: что они скрывают? Я покачала головой, стараясь избавиться от навязчивой мысли о глазках, о подглядывании. Следовало привести в порядок нервы и перестать населять мир плодами своего воображения.

С помощью Труды я переоделась в удобное домашнее платье. Потом решила, что пора проверить, каково моё действительное положение здесь. Кто я, почётная и беззаботная гостья или пленница, за которой будут постоянно следить? И вышла из заполненной солнцем и светом комнаты на тёмную лестницу с панелями.

И тут же у подножия лестницы, как фигура из процессии на кафедральном соборе, выпущенная не боем часов, а звуком моих шагов, показалась фрау Верфель. Она поклонилась, сжимая руки в чёрных кружевных перчатках-митенках; лицо её оставалось крайне невыразительным. Она спросила:

— Что угодно благородной леди?

— Это очень старый дом, правда, фрау Верфель? — я начала свою кампанию издалека. Если женщина действительно гордится этим домом, как мне показалось, я смогу установить с ней контакт.

— Ему почти пятьсот лет, благородная леди. Он был достроен, и отец его милости кое-что изменил. А потом его милости было угодно ещё немного перестроить его. Так как большой лес почти сведён на нет и охотиться нельзя, изменения заметны.

— Вы говорите, лес сведён. Но из окна я увидела много деревьев. Да и на пути сюда мы проехали через густой лес.

— Да, лес, благородная леди. Но не для настоящей охоты. Его милость приказал посадить новые деревья и сохранить как можно больше старых. Но лес никогда уже не будет прежним.

Она не пошевелилась и не предложила осмотреть дом. Я набралась храбрости и прямо спросила:

— Меня очень интересует этот дом, фрау Верфель. Нельзя ли осмотреть его старые части?..

Выражение её лица не изменилось. Я не могла понять, довольна ли она или действует вопреки желанию. Она снова поклонилась и ответила:

— Если благородной леди будет угодно последовать за мной…

Комнаты в старой части дома заполнял мрак. Самой большой из них оказался зал с охотничьими трофеями. Во всех комнатах тёмные панели и узкие, как крепостные бойницы, окна. Наверное, в те далёкие дни дом каждого дворянина должен был выдерживать нападения. Из рассказов мадам Менцель я знала, что вражда одного барона с другим не только была здесь обычным образом жизни, но и сохранялась ещё долго после того, как в других местах установилось подобие закона и порядка.

Никаких попыток расширить эти окна не делалось, но в каменные рамы были вставлены стёкла. Они пропускали очень мало света, тем более что уже наступил вечер. Фрау Верфель достала из шкафа подсвечник с двумя свечами, но в их свете я получила лишь смутное представление о полных теней, почти лишённых мебели каменных комнатах с низкими потолками, совсем не похожих на современные помещения на втором этаже.

Их главным украшением по-прежнему служили охотничьи трофеи, хотя и не в таком изобилии, как в зале, и кое-где на стенах я видела размещённые веером коллекции охотничьих ножей, коротких шпаг или перекрещенных самострелов. Мрачное ощущение испытала я в этих комнатах, более холодных, чем сквозняк из плохо пригнанных дверей. Снаружи стояло лето, полное цветов и солнца, но здесь царили мороз и зима.

Фрау Верфель, вопреки моим ожиданиям, почти ничего не рассказывала о комнатах и их истории. У нее с лица не сходило терпеливое и внимательное выражение, которое у любого человека, настроенного менее решительно, чем я, быстро отбило бы охоту расспрашивать. Она не сделала попытки показать мне помещения слуг или кухню, а у меня не было причин просить об этом, потому что по правилам высшего общества слуги не должны интересовать меня, если только они аккуратно выполняют свои обязанности.

Наконец, осмотрев четвёртую тёмную комнату, точное повторение трёх предыдущих, я сдалась. Фрау Верфель сообщила мне, что сейчас используются только помещения второго этажа, перестроенные нынешним графом, и обед мне подадут наверх, а не в одну из этих ужасных нижних комнат.

Я вернулась к себе, зная немного больше, но в гораздо большем отчаянии, чем когда выходила. Сами помещения произвели на меня угнетающее впечатление. Труда закончила распаковывать вещи и куда-то ушла. Оказавшись в комнате, я подошла к окну, отдёрнула занавеси и снова выглянула.

Должен же здесь быть какой-то выход на балкон, проходящий непосредственно под окном. Мне не хотелось вылезать в окно, но я подумала, что в двух комнатах отсюда видела дверь. Поэтому я снова вышла в коридор и стала считать двери. Комната с выходом на балкон производила впечатление настолько мужской, что я почти ожидала увидеть встающего из-за стола графа, который не разрешит мне заходить. Но комната была пуста, если не считать массивной мебели, ещё одной коллекции старинных пистолетов, веером развешанных на стене, и портрета мужчины с ястребиным носом, сердитым взглядом и в замысловатом витом парике прошлых лет. Поверх бархатного костюма этот мужчина носил позолоченный панцирь, одну руку он держал на рукояти шпаги в ножнах и злобно смотрел на меня; его глаза были нарисованы так хорошо, словно он следил за каждым моим движением и бросал мне вызов.

Засов балконной двери легко повернулся у меня под рукой, и я вышла наружу. И увидела, что балкон окружает Кестерхоф с трёх сторон, обрываясь у задней стены дома, которая выходит на остатки прежнего леса, показавшиеся мне в быстро сгущавшемся сумраке сплошной стеной.